Новая земля. Закрытые острова

«Первая достоверная карта берегов
Новой Земли была составлена в 1596–1597
голландским мореплавателем Виллемом Баренцем»
(Справочник по истории географических названий
на побережье СССР)

Мы шли на Дудинку Карскими воротами. Ясно, но ветрено было. Слева уже открылась чёрная полоса суши – сплошь в рубцах. Снизу эти камни накат белым подбивал, а поверху тундра набросала лоскутки зелени.

Вахтенный, не отрываясь от бинокля, нашему рулевому Сергею Донченко:

– Сергей, ты, кажись, срочную на погранце тянул?

Тот, всеми замечено, парень необщительный, и в разговоре у него всё через «ну»:

– Ну, тянул…

– Здесь, на море?

– Ну, на северах…

– На ПСКРе?

– Ну, на ПСКРе…

– Имени какого съезда?

– Ну, двадцать шестого КПСС…

– Так это, кажись, твои сослуживцы кемарят…

Пограничный сторожевой корабль – ПСКР «Имени XXVI съезда КПСС» стоял на якоре в двух милях от берега Новой Земли, стерёг архипелаг…

У Донченко вдруг исчезли все «ну» и он стал разговорчивым:

– Гоняли мы прошлой осенью «Гринпис» у Маточкина Шара… Целая история вышла, и в газетах про то писали. Даже стрельнуть упреждающими пришлось…

– Что же «зелёные» так наглели?

– На берег высаживались… А высаживаться не положено. Там наша граница и закрытые острова…

 

1

Старика крутого нрава и в неизменной тельняшке мы, мальчишки, прозвали Адмиралом. Он жил в соседнем дворе. Левую руку старик оставил в сорок втором где-то на море, а ещё и привёз домой кучу осколков по всему телу. По большим праздникам он позволял себе расслабиться, и тогда слёзы катились по его щекам: «Загубили, канальи, эсминец!». Память о каком эсминце приводила его в столь сентиментальное состояние, и называл ли он его вообще, уже и не помню. Однако врезалось, как между делом поминал старик солёным словцом американцев, атомную бомбу и Новую Землю…

Этот сполох в моей памяти потом очень долго мерцал, пока, наконец, не открылась подоплёка его слёз. Кажется, «Морской сборник» впервые выдал ту статью об атомных взрывах в губе Чёрной, и в её строках: под ядерный удар в качестве опытовых кораблей испытатели выставили североморские эсминцы Великой Отечественной – «Куйбышев», «Урицкий», «Карл Либкнехт», «Разъярённый», «Грозный», «Гремящий»…

С практической точки зрения, в том была логика – не губить же новые корабли, если есть старые! А если эти старые – заслуженные, гвардейские?! Верить не хотелось! Горчила фраза – «отслужив свой срок, внесли свою лепту в повышение боеготовности». Да и сейчас от неё муторно.

Что я, родившийся в год создания полигона, мог знать о Новой Земле?

Только из школьной географии – малонаселённый архипелаг в Арктике. Но и, став старше, что мог узнать, если взрослые старались держать язык за зубами? Как из Северодвинска на полигон везли компоненты самой первой атомной бомбы? Как на Яграх к её взрыву готовили почти десяток опытовых кораблей? Об этом узнал много позднее.

В соседнем Архангельске о Новой Земле знали и судачили больше – всё же и его пароходство, и гидрография, и метеослужба на Арктику работали, и не могли о полигоне не знать. Город догадывался и потому перешёптывался. А в массовом сознании советских людей «закрытые острова» лет тридцать существовали весьма абстрактно, пока Союз не зашатался от «горбачёвской перестройки»: тут и «разрядка», и политика открытости, от которых затем не только берлинская стена рухнула.

НАТО у Новой Земли с послевоенных лет дневал-ночевал, а тогда, в конце восьмидесятых, ещё и «Гринпис» на неё нацелился. И пошло-поехало: доклады «Беллуны» с пугающими мегатоннами, непонятные большинству мЗиверты, излучатели с периодом полураспада, микрорентгены в час… На обывателя обрушилась лавина сложной информации, а порой и маловразумительной. Читать, узнавать о бывших государственных секретах людям было и любопытно, и тревожно, и, вероятно, полезно. Однако не скрою, уже тогда во всём крепко ощущался привкус политических страстей. Поэтому заявления иных деятелей, в частности, депутатов Съезда Советов, меня настораживали. Потом, наконец, объявили мораторий на проведение ядерных испытаний, и новоземельский полигон затих. Численность военных на нём сократили, уменьшилось и в целом зимующее на островах население. А вскоре «общественность страны» вообще потеряла к Новой Земле интерес – уральский прораб Ельцин устроил ей куда более остросюжетный спектакль…

Первый раз в Белушке я оказался осенью 2009-го, когда отмечали 55 лет Центральному полигону. Четыре года спустя на Новую Землю меня позвал его начальник – полковник Андрей Анатольевич Синицын. К слову, и полетели-то мы с ним на острова в одном самолёте. Синицын, чтобы продолжать службу, а я за впечатлениями и материалом для новой книги. Сентябрь клонился к октябрю – для кораблей флотского тыла и военных гидрографов навигацию уже закрывали. Так отчего же не слетать на Новую Землю, если морем путь заказан?

Аэродром Талаги. Ан-72 на стоянке. Ан-72 – можно сказать, воздушный вездеход. Он и создавался с прицелом для Арктики – чтоб умел взлетать и садиться на лёд, а также на неровный или размокший грунт. А ещё в его проекте конструкторы сумели прийти к сочетанию мощных моторов, высоких несущих свойств крыла и «вездеходного» шасси. Лётчики и полярники машину хвалят. У самолёта два двигателя, которые вынесены над центропланом – выглядит необычно. Поэтому полярники прозвали Ан-72 «Чебурашкой», а военные НАТО нарекли его – Coaler, то есть – «Угольщик». С чего вдруг – непонятно, ведь самолёты эти, как правило, с белым фюзеляжем, чистенькие.

Самолёт уже загрузили через хвостовую аппарель. Нас позвали на короткий трап, что в носу. По левую руку – кабина лётчиков. По правую – сразу же «салон» – грузовой отсек – отделяется от носовой части шторами-занавесками. На всё внутреннее пространство – четыре иллюминатора, причём диаметром, как у суповой тарелки. По левому борту от носа в хвост – разметка. Первые шесть-восемь метров – пассажирские кресла, а дальше собственно груз: сетки капусты, ящики помидоров, коробки, тюки, мешки с неизвестным содержимым, скорее всего – продуктами, а сверху самый хрупкий груз – ячейки с куриными яйцами. Перед самой аппарелью, что в корме – снова занавески. Имеется БПУ – бортовое погрузочное устройство – такая гидравлическая лебёдка. Аншлаг: «К работе с БПУ допускаются только аттестованные лица»…

Мы расселись, пристегнулись ремнями и сначала слушали, как набирают обороты двигатели. Потом по лёгким учащённым потряхиваниям догадались – самолёт катится, разбегается по полосе, а по толчку откуда-то снизу поняли – мы взлетели и пилоты убрали шасси. А куда летим – не видно. Но знали – летим на север, в Рогачёво, и если без встречного ветра, так это часа два или немногим больше. В соседстве с овощами полетели мы, но не в обиде…

Приземлились в Рогачёво. Этот аэродром – главная воздушная гавань Новой Земли. Здесь и первое историческое поименование, с которым сталкивается всякий попавший на архипелаг по воздуху – в память о кондукторе флотских штурманов Г.С. Рогачёве, который работал здесь в 1838-1939 годах.

На борт поднялся наряд из службы режима, чтобы проверить у всех прибывших документы. Так принято – порядки на закрытых островах строгие. Проверили, тогда мы и вышли. Встречающие уже ждали на аэродромной бетонке – подъехали сразу несколько автомашин. Тут же и вездесущие флегматичные полярные собаки. Эти по своей инициативе встречают каждый прибывший борт. На полосе гулял пронизывающий ветер, зябко…

Четырнадцать километров дороги из Рогачёво в Белушку наш УАЗик катился не по асфальту, по бетонным плитам. За окнами – тундра, тундра, тундра безымянная… Правда, оказалось на нашем пути место, прозванное пугающе – Долина смерти. На карте его не найти – это местная топонимика. В своё время здесь погибли восемь военнослужащих. Они отправились пешком из Рогачёво в Белушку, как внезапно началась метель (в тундре она, как правило, внезапна). Парням негде было укрыться – они замёрзли, и на новом кладбище посёлка теперь их братская могила…

Скоро въехали в Белушку, а правильнее сказать – в посёлок Белушья Губа, названный так по названию заливчика, который был описан и нанесён на карту Фёдором Петровичем Литке в 1823-м. Пожалуй, первые крепкие поселенцы Новой Земли пошли отсюда…

Иван Сергеевич Соколов-Микитов высаживался в Белушьей Губе с борта «Георгия Седова». Было это летом 1930 года. «Большими, казённого типа, скучноватыми домами» посёлок промышленников напомнил ему… железнодорожную станцию. Конечно, сегодня нет ничего похожего. Становище охотников и морских промысловиков располагалось здесь на первой же галечной террасе, близ берега, а в пятидесятых посёлок и поднялся выше, и переместился дальше от бухты – к узкому и глубоко вторгшемуся в сушу заливу Гаврилова. Вот, кстати, и ещё одно историческое поименование – в честь и память моряка-гидрографа, капитан-лейтенанта Александра Александровича Гаврилова…

В Белушке всего четыре улицы. Центральной из них считается Советская. Здесь и пятиэтажные дома, стены которых защищены сайдингом, и жилые дома этажностью поменьше. Здесь же: главный магазин, гарнизонный ДОФ, гостиница, прозванная «пятёркой», поликлиника, офицерская столовая, небольшой православный храм. Есть ещё небольшая улица 850-летия Москвы – это, видимо, в благодарность московским шефам, которые в трудные для полигона времена, помогали ему, чем могли. Улица Снежная на окраине посёлка: по правую сторону от дороги – три разрушенных дома, каждый в три этажа. Раньше в них проживали семьи военнослужащих из подразделений ПВО. Наконец, улица, наречённая в память о вице-адмирале адмирале Петре Фомиче Фомине. И вовсе не случайно. Именно этому заслуженному флотоводцу из множества опекавших архипелаг во времена «отработки, испытания и обеспечения ядерным оружием кораблей и частей ВМФ», удалось обосновать, доказать и воплотить идею о том, что в заполярных широтах всё-таки можно жить военнослужащим со своими семьями, то есть, покончить с казарменным бытом Новой Земли. В принципе и сам выросший в краю нескончаемых ветров и вечной мерзлоты городок гарнизонного типа сегодня может считаться памятником вице-адмиралу Петру Фомичу Фомину.

 

В определённом смысле военный человек – человек подневольный. Гарнизоны ставились в южной части архипелага и раньше, даже в годы раннего Русского государства, когда царь Иван IV Грозный повелел поставить на берегу пролива стрелецкий острог-таможню. Правда, недолго она простояла – люди вскоре вымерли от непереносимых тягот.

А в 1920 году на Новую Землю прибыли первые два уполномоченных, а с ними десять красноармейцев – для первой трудовой коммуны – тоже ведь воинский контингент. Уполномоченные не уцелели в первой же местной зиме, а красноармейцы уехали через год.

В войну на архипелаге расквартировали подразделения Новоземельской Военно-морской базы, но война ещё не окончилась, как их расформировали. И только директива Генштаба СССР от 7 сентября 1954-го о создании испытательного полигона решительно и надолго вытеснила гражданскую жизнь с архипелага.

Человек приезжий, сторонний сегодня сразу заметит, что Белушка живёт размеренной жизнью, как любой гарнизонный городок на Большой земле, по некоему негласному Уставу. Сегодня социальный расклад населения Белушки в целом таков: те, кого на Новую Землю забросила воинская служба, в подавляющем большинстве. Остальные – из их семей, плюс те, кто ушёл в запас и решил до поры задержаться на островах. Так сложилось.

На улицах нет праздной публики, и многолюдно бывает лишь во время торжественных построений, парадов и народных увеселений. Усиливают это впечатление частые пешеходы во флотских шинелях или в камуфляжной форме (последних, к слову, больше), редкие автомашины, окрашенные в защитно-полевой цвет, с обозначениями Минобороны на дверцах кабин…

В 2009-м на празднование юбилея полигона съехались ветераны. Среди них немало оказалось моих знакомых. И случилось, ходили мы по окрестностям Белушки. Они всё глядели по сторонам, пытались восстановить, что и где было по их молодости. Живо откликалась их память, а я их слушал…

– Здесь была наша казарма, а там пост ПВО…

– Видишь это здание на берегу, влево от причала? Охраняли его – муха не пролетит! Потом офицеры шепнули: хозяйство подполковника Негина – там его команда бомбы собирала…

– Мы сначала в щитовых домиках жили, потом уже на плавказарме. Её притащили, заякорили вон там – ближе к выходу из залива…

Об эпизодах «гражданской жизни» на островах в тот день так никто и не вспомнил – будто вовсе и не было её. Образовать свой муниципальный округ на архипелаге решили летом 1999 года. Однако и с той поры во внешнем облике посёлка мало что изменилось, и военная струнка, взявшая ноту более шести десятков лет назад, звучит и сейчас.

 

2

Новая Земля – русская земля, точнее – российская. Однако и ничейной она тоже считалась, и довольно долго. Вокруг географического открытия архипелага и по сей день ведутся дискуссии – точных данных нет, есть лишь версии. Нет и точно установленных дат. Одни готовы утверждать: об островах люди знали уже в X-XI веке, другие не соглашаются – первые сведения появились предположительно не позже XV столетия.

Знать-то, быть может, и знали, видели или предполагали, но, кто из мореходов и когда впервые сделал соответствующую запись в бортовой, а потому исторический журнал? Полагают, ими стали Хьюго Уиллоуби и его штурмана. Год 1553-й, 14 августа. Англичане даже хотели, было, назвать обозримые берега Землёю Уиллоуби, но их вскоре «поправили» русские поморы – сообщив, что суша эта, хотя в документах и не обозначена, но им известна, и по-русски зовётся Новой Землёй. Ещё через три года другие англичане, уже из экспедиции Стифена Борро, тоже увидели неведомую твердь, и тоже задокументировали сей факт, но тогда же, как и морякам Уиллоуби, встретились им русские поморы…

Много сегодня можно говорить о первенстве открытия, но всё это из разряда версий. Взять хотя бы отчаянные одиссеи китобойного промысла, что увлекал европейцев далеко на север. Бесстрашные зверобои Атлантики на своих парусниках забирались порой в немыслимые северные широты, и тому есть неоспоримые доказательства. Кто ныне поручится, что в подзорные трубы им не открывалась тогда во всех смыслах Новая Земля? Поэтому можно и усомниться в утверждении уважаемого Ивана Сергеевича Соколова-Микитова, мол, «Новая Земля была неведома европейцам», когда к ней ходили «вольные новогородцы на крепких смоляных ладьях».

Ещё большим интересом, чем странники-китобои, прониклись к Арктике торговые компании Старого Света – к востоку от Нордкапа они искали короткий морской ход в Индию и Китай. Когда российских крестьян-поморов к Новой Земле гнала повседневная нужда, европейцы уже жили глобальными торговыми перспективами. Все исследовательские экспедиции в Арктику того времени снаряжали вовсе не меценаты-романтики, а предприниматели-купцы. Три таких плавания на самом закате XVI столетия совершил голландец Виллем Баренц – имя его носит море, омывающее Новую Землю с запада. Впрочем, он и на суше архипелага побывал, и последний свой шаг великого исследователя сделал в бухте Ледяной на восточном побережье.

Иными словами, кто первым увидел берега архипелага – русские, норвежцы, голландцы или англичане – этого никто уже точно не скажет, и разговоры о первенстве в открытии Новой Земли сегодня кажутся мне надуманными, лишёнными практического смысла, ведь территориальную принадлежность архипелага России никто не оспаривает. Другое дело повышенный интерес к биоресурсам омывающих морей, а в последние годы ещё и шельфа.

Острова изобиловали зверем, птицей и рыбой. Людская молва постепенно разнесла по свету легенды о несметных богатствах архипелага. Но сколь они были правдивы? Действительно, остались свидетельства современников о том, что буквально один промысловый сезон на островах мог «озолотить» удачливого добытчика. И не зря же в 1748 году царским указом казённые сальные промыслы и торговля салом в Архангельске были переданы в частное содержание графу П.И. Шувалову, а ещё через двадцать лет Сенат предоставил местному купечеству право поставлять сало морского зверя за границу. За Новой Землёй закрепилась репутация труднодостижимого, но доходного места.

Игорь Леонидович Дубоносов, новоземелец, местный краевед, утверждал мне, что острова влекли поморов не только традиционными морскими и пушными промыслами.

– Жемчужина, как вы знаете, живёт от трёхсот до пятисот лет. А так называемая «зелёная нетленница» вечна, – поведал Игорь Леонидович. – С этим связаны всевозможные легенды о том, что новгородцы, а позже и знаменитые купцы Строгановы, поставляли в Европу жемчуг. Но не только речной. Не раз пытались они снарядить на Новую Землю экспедиции для поисков «вечных жемчужин». Отсюда же и поверья о том, что якобы языческие народы, населявшие арктические пространства, поклонялись Богине Северной Звезды и платили ей некие откупные «зелёной нетленницей». Конечно, всё это можно назвать отголосками в фольклоре, но, как вы знаете, в каждой сказке есть намёк…

– Имеются ли на Новой Земле тому доказательства, артефакты, археологические следы?

– Археологи на островах по понятным причинам появлялись нечасто и нерегулярно, да и современные раскопки были начаты ими достаточно поздно. Тем не менее, в южной части архипелага обнаружены срубы древних зимовий, изб, следы пребывания людей, найдены и жемчужные раковины, точнее – их окаменелые останки…

Залив Гаврилова режет восточную окраину посёлка Белушья Губа длинной и узкой полосой, настолько длинной и узкой, что залив можно принять за протоку. Берега его неопрятны. С одного на другой в одном месте по шести ряжевым тумбам перекинуты трубы водоводов. Кажется, им много лет, по меньшей мере, трассы выглядят полуразрушенными. Ведут они к таким же постройкам на противоположном берегу – там оставленные людьми здания – их немало, и не такая уж это редкость в Белушке. Вокруг развалин множество выбеленных брёвен, столбов – покосившихся, а то и поваленных. Ближние холмы на северо-востоке светло-торфянистого цвета. Едва выглянет яркое солнце, они стремительно желтеют пятнами. Это смурая трава тундры, вечно приглаженная ветром. А дальше к горизонту, в редкие часы, или даже минуты солнечного стояния, виднеются рубцы и сколы сине-серых сопок Рогачёво. Если стать лицом к заливу, не только жилые дома, вся Белушка окажется за спиной. И причалы, и входные створы, и море тоже будут за спиной и даже очень-очень далеко, иной раз их даже не разглядеть. А впереди – только тундра без конца и края.

 

 

На Новой Земле многое названо именами первопроходцев, и не случайно, большинство из них – военные гидрографы. Окрест Белушки сразу несколько таких пунктов. О Рогачёво и заливе Гаврилова мы уже говорили. А вот мыс Морозова, что не так уж и далеко от посёлка – он назван в честь русского офицера-гидрографа Николая Васильевича Морозова, известного исследователя Новой Земли, Мурмана и Белого моря. Бухта «Самоед» носит название судна, на котором в 1896-м работала экспедиция лейтенанта Афанасия Михайловича Бухтеева. Мыс Лилье и бухта Назимова – в честь офицеров той же экспедиции – Ивана Ивановича Назимова и Владимира Александровича Лилье, а острова Фефелова обязаны своим названием мичману Михаилу Александровичу Фефелову… А если взять в целом архипелаг, то любопытствующие отыщут на его карте десятки, если не более сотни имён офицеров-гидрографов, из далёкого прошлого и недавнего.

Жаль, правда, не увековечено имя Александра Платоновича Энгельгарда, архангельского губернатора. Этот энергичный чиновник постоянно тормошил правительство России, и от того порой случался положительный результат. К слову, становище Белушья Губа – нынешняя Белушка своим появлением обязана Энгельгарду, ведь именно он настоял на промерах глубин в удобной бухте южнее Малых Кармакул…

Интерес России к Новой Земле пробудился в первой четверти XIX века. Был он сугубо практическим, и начало ему положила экспедиция Фёдора Петровича Литке. Позже на острова отправились люди русского естествоиспытателя Карла Максимовича Бэра. Но самую яркую страницу в летопись и карты архипелага вписал десятилетием позже поручик корпуса флотских штурманов П.К. Пахтусов. Сегодня его судьба – легенда и быль. Все свои тяготы и короткую жизнь Пётр Кузьмич посвятил Новой Земле. Самый знаменитый памятник Пахтусову – сыну балтийского шкипера – воздвигнут в Кронштадте, а надгробный камень установлен на Соломбальском кладбище в Архангельске. По мрачному совпадению со скоропостижной смертью Пахтусова стал угасать и упомянутый интерес России к островам. Тому, правда, предшествовала ещё и трагическая зимовка на архипелаге экспедиции Августа Карловича Цивольки…

 

 

Зато примерно через четверть века оживилась Европа, особенно норвежцы – известные полярные рыбаки, зверобои и мореходы. Особый вклад их в исследование Баренцева и Карского морей невозможно отрицать. Здесь и плавание Эллинга Карлсена на шлюпе «Солид» к северу от Новой Земли, и поход в те же широты Фрица Макка на «Полярной звезде», и знаменитый труд Эдварда Юханнесена «Гидрографические наблюдения во время промыслового плавания вокруг Новой Земли». Всё дальше и дальше устремлялись норвежцы на восток. В 1887-м Эдвар Гольм Иоганнесен открыл остров Уединения в Карском море, а к нему даже в нынешнем столетии нелегко подобраться. Однако главной целью были промыслы! С ними норвежцы всерьёз нацелились на Новую Землю во второй половине XIX века. Так, по документам 1869 года, вблизи островов его вели восемнадцать норвежских судов – уже немало по тем временам. А в 1870-м порядка… восьмидесяти! И это против восьми российских шхун!

Обида брала русского человека. Купцы и крестьяне-промысловики жаловались властям, и, надо признать, местная власть тоже тревожилась. Николай Александрович Качалов, архангельский губернатор (с весны 1869 по осень 1870 года): «По получаемым сведениям, к Новой Земле и в Карское море ежегодно приходит значительное число иностранных кораблей, которые бьют в наших водах морского зверя в большом количестве, и остановить этого губернатор не имеет возможности». Он же разъяснял министру финансов и другие причины, отчего новоземельские промыслы России истощаются: норвежцы приходят на острова по весне, в марте, а русские только в июне – уже на обловленные места и на оставленные потревоженным зверем лёжки. Русские промысловики бьют морского зверя гарпунами, а норвежцы из ружей…

Новая Земля будто выходила из-под российской опеки, снова становилась ничейной. Однако правительство реагировало вяло, Министерство иностранных дел разъясняло жалобщикам: «трудно применить требования к Карскому морю, которое с северной стороны открывается, хотя прилегает исключительно к землям, принадлежащим Империи, землям совершенно диким и необитаемым». Понятно, о постоянных патрульных кораблях России у Новой Земли вопрос не стоял. А могло ли быть иначе?

В 1867-м один из крупных сибирских предпринимателей – Михаил Константинович Сидоров, человек патриотических настроений и достаточно компетентный в вопросах географии, направил самодержцу Александру III письмо. Причём озаглавил его «О средствах вырвать Север России из бедственного положения». «Вырвать Север» – каково сказано! Сидорову ответил воспитатель Александра III генерал-адъютант Н.В. Зиновьев: «Так как на Севере постоянные льды и хлебопашество невозможно, и никакие другие промыслы немыслимы, то, по моему мнению и моих приятелей, необходимо народ удалить с Севера во внутренние страны государства, а вы хлопочете наоборот и объясняете о каком-то Гольфштреме, которого на Севере быть не может. Такие идеи могут проводить только помешанные»…

Держал ли в своём окружении Николай II (сын Александра III) подобных генерал-адъютанту Зиновьеву советчиков и «приятелей», неизвестно. Однако приобретения России в Арктике его тоже мало занимали. По крайней мере, историкам размышления государя на этот счёт неизвестны. Верноподданный офицер флота Борис Вилькицкий в 1913-м поименовал в честь монаршей династии открытый им огромный архипелаг на северном стыке Европы и Азии. Позже мировое сообщество признало Землю Романовых (Северная Земля) последним крупным географическим открытием ХХ века. Однако самому Николаю II было не до Арктики. Не случайно же припоминают, как колонисты-самоеды якобы буквально умоляли норвежского короля Оскара «отобрать Новую Землю у русского царя».

Ныне историки по тому же поводу чаще цитируют строки из дневника Владимира Александровича Русанова: «Печальная картина на русской земле! Там, где некогда в течение столетий промышляли наши русские отважные поморы, теперь спокойно живут и легко богатеют норвежцы». Реже приводят строки из письма губернатора Ивана Васильевича Сосновского от 15 мая 1910-го: «Удалось с несомненностью выяснить, что природные богатства стали привлекать за последнее время норвежцев, которые не только эксплуатируют Новую Землю в явный ущерб нашим государственным и экономическим интересам, но пытаются создать там постоянные промысловые поселения с задней мыслью стать таким образом фактическими хозяевами означенного острова». Но не только «задней» была мысль. Шкиперский Союз норвежцев даже вынес резолюцию, в которой утверждал, что архипелаг севернее Маточкина Шара «не принадлежит никому».

И немудрено! Русские сторожевые корабли с Балтики появлялись у Новой Земли время от времени, а моряки единственного постоянного охранного судна «Бакан» не могли поспеть за всеми браконьерами. В газетах фельетонисты издевательски сравнивали моряков «Бакана» с оффенбаховскими жандармами из-за их «способности» являться на место происшествия, когда нарушители успевали не только выловить, но засолить и продать пойманную рыбу и зверя. Резолюцию Николая II о необходимости заменить «Бакан» на другое судно не воспринимали всерьёз.

Глубокий старик Фёдор Карельский из Унежмы, подростком ходивший зуйком промышлять рыбу на Мурман, рассказывал мне:

– Наши мужики, кто старше, рассуждали: на Севере Россия флота не держит. На всё Баренцево море одно только охранное судёнышко «Бакан» с пушкой-мелкашкой. Хотя и паровик, а машина слабая у него – иной норвег под парусом ещё и фору «Бакану» даст. Защиты у русского рыбака не было…

Зверобои Западной Европы продолжали хищнический промысел у новоземельских берегов и после I Мировой. Англичане вообще браконьерили в территориальных водах России. Причём прикрываясь военными кораблями. Первое столкновение советских пограничников с нарушителями в Баренцевом море относят к 1922 году, когда морякам сторожевика ПС-1 пришлось вступить в бой.

Не только норвежцы промышляли у Новой Земли, появлялись здесь и зверобои других европейских стран – англичане, шотландцы, датчане, шведы… Конечно, в своём навигационном обороте они имели карты со многими иными, чем у русских, названиями топонимов. Но «иноземные наименования» затем естественным образом постепенно вытеснялись русскими. Как и материальные свидетельства пребывания на островах и памятники культуры. Можно сказать, русский человек изначально «столбил» берега Новой Земли, если позволительно будет отнести к такому слову установку поморского креста.

Много на карте российской Арктики наименований осталось от охотничьей практики: Медвежий, Тюлений, Олений, Нерпичий… Или же мореходы зачастую не мудрствовали лукаво: Большой, Белый, Скалистый, Опасный, Долгий… Но не меньше названий, что рождены от слова «крест». Не один полуостров, бухта, гора, перевал, ледник назван Крестовым. А Крестовых мысов, вообще – без счёта! Потому что мыс, как правило – место в море вдающееся, приметное, их издревле ещё и крестами метили. Почему же?

Давний мой приятель, очень дотошный краевед, сам из поморов Александр Дмитриевич Ушаков много времени отдал изучению этой традиции. Рассказывал горячо, увлечённо:

– Два больших и взаимосвязанных смысла у этого дела – так скажу. О первом учёные мудрёно пишут – «для образного картографирования в сознании морехода». Я проще: для обозначения пункта навигации. Таким могла быть стоянка, место безопасного причаливания или прохода, но чаще им помечали опасность, дескать, не зевай, парень! Каждый крест – отдельный навигационный знак, метка, а если в системе – обозначение маршрута – от креста к кресту. В том роде, как по равнинной России едешь от села к селу, а ориентир – церкви, так по колоколенкам и правишь…

– Наверняка ведь мужики рубили и ставили не как кому вздумается?

– Что ты?! Целая наука! Место выбирали не только приметное, но и с трёх морских сторон видное. Крест ставили, ориентировали, если точно по компасу не получалось, то обязательно по сторонам горизонта: верхний конец наклонной перекладины – строго на север, противоположный – на юг. Тогда если человеку лицом стать к надписи на кресте, то перед лицом восток. Тут тебе и место и для крестного знамения, и для молитвы…

– Как догадываюсь, в том «второй смысл»…

– При этом очень глубокий. Труд моряка, рыбака, охотника, землепроходца – богоугодное дело, а потому должен быть освящён – так поморы считали. Поэтому и взяли христианский крест за символ. К тому же его в случае надобности даже из бросового плавника срубить можно… Это потом уже стали делить их на заветные и обетные: попросил ли у Бога доброго пути, счастливого возвращения или удачи, но бывало, что и выздоровления, а то и спасения… Каждый сам решал. А поставил крест, значит, обратился к Богу…

– Два, а то и три века посещали русские люди Новую Землю. Сколько ж поморских крестов на островах могли оставить?

– Никто и никогда не скажет. Кто же их считал?! Знаю, на Соловецких островах в 1920 году, то есть перед закрытием монастыря, насчитывалось около трёх тысяч крестов – обетных, поклонных, придорожных, памятных… Так ведь Соловки – святейшая из земель, близкая к цивилизации, сотни паломников в год. И климат иной, благодатный. Говорят, монахи у себя даже арбузы выращивали…

Стоянка кораблей военной гидрографии в Архангельске. Удивительное место – будто старая добрая Соломбала, ещё та, летом по самые крыши утопающая в тополино-берёзовой зелени, с приземистыми деревянными домами, такими же заборами, когда-то давным-давно выкатилась сюда, на берег реки, чтоб на годы задремать. Корабли здесь уже много лет тесно жмутся борт к борту и к причалам, к слову, тоже не новым. И причалы эти круглый год заставлены обстановочным инвентарём, рядками створных бакенов, бухтами тросов. А сами корабли, что несут на трубе и фальшборте ведомственную эмблему – голубые линии и красная звёздочка в окружности – изрядно потёрты, а то и вовсе побиты морем. Но над их мачтами романтика дальних странствий витает!

Адмирал-полярник Фёдор Петрович Литке мне вспоминается, вернее, его слова о скромных коллегах: «Работа гидрографа есть вообще работа неблагодарная. Взглянув на лист бумаги, покрытый извилистыми чертами, изображающими берега, испещрённый точками, которые представляют мели и каменья, всякий ли догадается, что нанесение так или иначе этих черт и крестиков стоило сочинителю нескольких недель, может быть месяцев, самых утомительных изысканий и соображений». И то правда! Нелёгкий труд, с лишениями от природы, а крупные звёзды по службе гидрографам на погоны и сегодня редко падают. Зато есть у них одна привилегия – войти в историю – остаться с именем на карте.

В погожий день идёшь Карскими воротами, и знак на мысе Меньшикова издалека маячит – высотой он 45 метров. Такой же знак и на Болванском носе. Оба они постройки 1952-го. Тот, что на Меньшикова, смотрится чуть ли не шуховской телебашней – считай, чудо арктической архитектуры! А сколько подобных сооружений возвели полярники по всей Новой Земле в прошлом веке! Конечно, локация сегодня ушла далеко вперёд, и связь теперь, даже изображение, штурману космический спутник способен выдать. Вроде и не нужны знаки типа Меньшикова. Однако, поверьте, радуют глаз приметные и рукотворные творения человека на любом полярном берегу. Больше того: хорошо, что и о поморских крестах сегодня вспомнили. Есть такие теперь и на обновлённой Новой Земле. В прошлом, случалось, вера в Бога оказывалась единственной опорой промысловикам и скитальцам в северных широтах. Похоже, сегодня она возвращается на острова.

Евгений »» 14.04.2019, 18:03

Категория: 2019, № 2, Арктика – наш дом, Избранные статьи