Юрий МОГУТИН. По рекам Севера, к поморам…

* * *

Я, как разобранный Богом на части «конструктор»,

А подо мною – Урал, трудовой, трёхколёсный.

Часть меня чукчам развозит по тундрам продукты,

Прочая в шторм на Оби налегает на вёсла.

 

Птица в плену принимает контуры клетки,

Клетка – подобие в ней содержащейся птицы,

Рыба становится блюдом, запутавшись в сетке,

Люди – лишь спицы Господней большой колесницы.

 

Быть неубитым таким назначеньем сугубым

Нам позволяют стихи – подстрекатели речи.

И воспаряем на миг над субстанцией грубой,

Чуя, как крылья растут из окрепших предплечий…

 

* * *

О лайках северных, о дождевых червях,

Ледком подёрнутых,

о клюкве индевелой,

О плавной поступи каменьев-черепах,

Бредущих к пристани, скучающей без дела

Средь барж покинутых и праздных катеров…

Зазимок близится шагами конокрада…

О, как слезит глаза чадящий костерок

И вкусно булькает бурда из концентрата!

То крупка сыплется, то дождик моросит.

Какой невзрачный октябрю подобран колер!

Должно быть, кончился у солнышка лимит…

И дождь шипит в костре, и лайки на приколе

Унылым брёхом дразнят тишину.

Им зайцы блазнятся, им чудится пороша.

Они живот положат за одну

Погоню жаркую,

их нетерпенье гложет,

Покуда я молчу, облокотясь

На дной какой-то ржавой бочкотары.

О лайках северных, о тундре…

Что за связь –

Меж нами всеми в этом мире старом?

И почему в такой же поздний час

Ты там, в Москве, сидишь одна без света?

Семь тысяч вёрст разъединяют нас,

Но что за нить связует нас при этом?

О лайках северных, о тундре, о кострах,

Мытарствах, странствиях,

пространствах без предела,

О жизни на семи сквозных ветрах,

О тех глухих краях, где юность пролетела…

 

 

Юрий Могутин, г. Чита, зима 1967-1968 гг., за окном минус 56

 

 

* * *

Мой голод ел траву и жрал коренья,

Мои молитвы стали на колени.

Господь судил мне кончить жизнь во рву.

 

Лежала степь – волчцы да черепица,

Пришёл кирдык в ежовых рукавицах.

Едва ли я до смерти доживу.

 

Тогда-то и подался я на Север –

Там легче отделить зерно от плевел.

Не знало время, что его в обрез.

 

Всяк Божий день меняется погода,

И не добрать до вечности полгода.

На помыслах поставлен жирный крест.

 

Щенок и кот – друзья по малолюдью

Гоняют птиц и дышат полной грудью.

Счастливые! Чего им не дышать?

 

Набить брюшко да учинить проказу…

Привычка жить рождается не сразу.

У них талант – хозяев утешать.

 

Жизнь, как кроссворд, не разгадать по клетке.

В четвёртый год последней пятилетки

Я рассказал бы вам судьбу мою.

 

Но окликают, свесившись с подножки,

И Райсобес мне начисляет крошки,

И критик зол: невесело пою.

 

* * *

Густеет ночь. Пурга прошла;

Созвездий крупная окрошка

Слоится в воздухе села.

Икает пьяная гармошка.

 

Не разберёшь – олень, тюлень? –

Перемещаются во мраке.

Мозги и чумы набекрень,

И в груду свалены собаки.

 

Повсюду тундра и покой;

Каюры маленького роста.

Над ними крыши никакой –

Они подходят к жизни просто.

 

Отгул. Погода хороша,

Когда ни тяжести, ни звука,

И время длится не спеша,

И жизнь – занятная наука…

 

 

* * *

Приходит стужа, она всегда

Со всеми в тундре на ты:

Твердеют лужи, и кол-звезда

Мерцает из пустоты.

 

Чухна в кухлянках своих меховых.

Творения тварный цех.

Внутри Земли гудит маховик –

Идёт жестокий отсев.

 

Здесь был народ, и ушёл народ –

В пургу, в буран, в никуда.

Но вот настанет и твой черёд

Уйти по его следам.

 

И ты свой сор за собой прибрал –

Кострища, обрывки строк,

Подмёл, почистил Сибирь, Урал,

Хребтов слоёный пирог.

 

Зимой земля себе не равна.

Мы – вброд, но компас наш врёт –

В снегу по пояс, и Ангел к нам

Крылами в снегах гребёт.

 

* * *

Мозглость. И за окном темно,

Словно набросила осень на мир рядно.

За неименьем проса птицы клюют говно.

Тихою речкой льётся в стакан вино.

Молится тень моя раннесоветской сборки,

С детством голодным и следаком в подкорке,

С теми, кто в лагерный прах истолчён давно.

 

Что же ты, память, не спиши, мучишься, бдиши

И кулачком стариковским кому грозиши?

Не докричишься! стиснув зубы, молчи.

Всех переплавил железной системы тигель,

Но обошла тебя в тридцать кровавом гибель,

Канули в Лету жертвы и палачи.

 

И ничего в твоём прошлом страха и горя кроме,

Нет на тебе ни вины, ни безвинной крови.

Нищенствовал и у нищих просил взаймы.

В лица вглядишься: ни правых, ни виноватых.

Маются тени замученных, клятых, мятых

От Соловков до мёрзлых тундр Колымы.

 

* * *

Я рыл окопы, крыл блиндажи,

Искал могилы отцов.

И жизнь была – одни виражи,

Одни начала концов.

 

Полярных сияний гетеродин,

Казалось, сводил с ума.

Зиме не жалко своих седин

Для тех, чей дом Колыма.

 

Я стал под зябкий сполох зарниц

Белей полярной совы.

Упорней воли вот этих птиц

Меж нас не встречал, увы.

 

Округи выпотрошенный рудник

Вспухает, как чёрный торт,

Пурга заносит кости родных;

Как бубен, гудит простор.

 

Зимовщик пьяный, ругая власть,

Не знает, куда упасть.

Сквозь тундру каюр на нарте плывёт

И песню глухую поёт…

 

* * *

Вольные ветры гуляют над плоской,

                                     придавленной тундрой,

Низкие тучи клоками ползут

                                 по трясинам болот.

Тяжко и трудно вздыхает

                                        завод многотрубный,

Тот, что болотную ржу пожирает,

                        а добрую сталь – выдаёт.

 

Тянет окалиной,

                    спёкшимся шлаком,

                                               железом горелым.

А над цехами завода

                              полярных сияний каскад.

Разный народ у печей:

                           россияне,

                                       саамы,

                                                 карелы…

Кто за густою деньгою приехал,

                                              кто долю искать.

 

Где она, доля-жар-птица?

                                      Она вроде сполохов этих,

Вдруг поманит, поиграет

                                 и вновь растворится в ночи.

Тоже и деньги…

                           Легко улетают, как ветер,

Даже такие, «густые» –

                                   от жаркой плавильной печи.

 

Даже такие, с надбавкой…

                                    «Надбавка» прибавит ли света?

Мне и луча бы хватило

                               в несолнечной, в общем, судьбе.

Ты улыбнулась:

                           «Мелодия лучшая спета».

Грустно пою.

                     Захотелось весёлых тебе…

 

Жалкое детство моё

                           не знавало беспечных мелодий.

Что уж! Пою как умею,

                               негромко и грустно пою.

Как разбросало

                         лихим грозовым половодьем

Всю бедовавшую нашу семью!

 

Юные мифы уходят,

                               фортуна – увы! – не даётся.

Лодка судьбы

                     под крутым повернулась углом.

Вот и с любимой простился,

                              так что же теперь остаётся?

Русская странничья боль

                         да земле этой стылой поклон.

 

* * *

Когда весенний раскидай

Залепит землю липким снегом

И, расточая скипидар,

Тепло разляжется по слегам,

 

Как желтолицый половчин

Полумонгольского покроя,

Проглянет солнце из овчин

Косматых туч и реки вскроет.

 

Являя оторопь и гнев,

Зима укроется по норам.

И поплывут зерно и нефть

По рекам Севера к поморам.

 

И на распластанных плотах

Хмельны от сини плотогоны,

И бабы в ситцевых платках

Помашут грустно с косогора.

 

Тогда в дорогу соберусь

И я, влеком неясным чувством,

И растворит родная Русь

Меня в своих пространствах грустных.

 


Юрий Николаевич Могутин родился в 1937 году в семье дипломата, репрессированного в 1938 году – приговорённого к высшей мере, заменённой 25-ю годами лагерей. Вместе с матерью, как ЧСВН (члены семьи врага народа) был выслан из Москвы. Детство Ю. Могутина прошло в эвакуации на Урале и в разрушенном войной Сталинграде. Окончил историко-филологический факультет Волгоградского пединститута, преподавал в Забайкалье русский язык, работал в сибирских газетах. Окончил Высшие литературные курсы. Член Союза писателей СССР. Автор многих книг стихов и прозы и многочисленных публикаций в центральной и региональной печати. В частности, написал исторический роман об освоении Сибири «Сокровища Аба-Туры» (Новосибирск, 1978), а также составил и перевёл сборник стихов карельских поэтов «Берестяная котомка» (М.: Детская итература, 1990). Лауреат Горьковской литературной премии и премий «толстых» журналов.
В последние годы полностью ослеп, но продолжает сочинять стихи. Живёт в Москве.


Опубликовано в журнале «Мир Севера», № 6, 2019.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

+ 31 = 36