Новая земля. Закрытые острова

3

Новая Земля – родина Тыко Вылки – удивительного, воистину легендарного выходца из небольшого и мужественного народа. Во многих из нас, называющих себя русскими, даёт о себе знать высокомерное или же покровительственное, снисходительное отношение к малым народам Севера. Это примитивное представление о собственном величии, как правило, зиждется на превосходстве в численности. Недостойно разумному человеку рассуждать подобным образом, свысока, ведь любой народ велик по-своему, и численность здесь совсем ни при чём. Северные достойны уважения уже потому, что именно им Господь определил жить на краю света – там, где не смог бы выжить никакой другой. От европейцев или тех же американцев, шедших к открытиям в Арктике, непременно требовалось большое мужество.

Малым племенам, веками живущим в полярных уделах, оно требовалось повседневно – большое житейское мужество…

Весна на Новой Земле – всего три недели, и потому недолог век полярных цветов. Потеряв цвет, полярные маки становятся багряными, и крупные их скопления на тундровом покрывале напоминают пятна запёкшейся крови. Образ этот жестокий, но близок к истине, ведь в Арктике грань между жизнью и смертью невероятно тонка: опасность здесь всегда рядом.

«Кто желает знать человеческий дух в его благороднейшей борьбе с суеверием и мраком, пусть листает летопись Арктики…» В этих словах кому-то, возможно, послышится излишний пафос. Однако сказаны они Фритьофом Нансеном, а уж кому, как не ему, знать природу Ледовитого океана! И всё же в этой природе человек, оказывается, может жить…

Тыко (Илья Константинович) Вылко. Историки знают его как верного друга и сподвижника Владимира Русанова в полярных странствиях. Просвещённому обывателю он известен как один из первых руководителей новоземельского островного Совета. За это, собственно, его впоследствии удостоили прозвища, столь походящего на титул – «президент Новой Земли». Людям искусства, ценителям живописи Тыко Вылко представляется одарённым и своеобычным художником. Однако поразительный момент выживания этого человека в Арктике неким образом отодвигается на второй план. А ведь Илья Константинович вполне может олицетворять собой ещё и редкую общность людей, бытующих в беспощадном мире полярного архипелага. Такая жизнь требовала от них каждодневного мужества, и оно, зарождённое ещё в прапрадедах, затем выстраданное не одним поколением, окрепшее с жестокими уроками природы, стало неотъемлемой частью человеческой натуры целого народа…

Отец Тыко Вылки до крещения – Ханец. Как он, обнищавший ненецкий охотник, оказался на Новой Земле? Покидал материк от отчаяния. В путь отправились вчетвером: Ханец, его старая слепая мать и приятель Хыльтё с женой Хунглей. Все познания об островах Ханец имел со слов одного из ненцев, который вернулся в мезенскую тундру случайно, оказавшись на льдине, и ту льдину после многодневного дрейфа вынесло к берегу материка. Ханец знал одно: нужно плыть только на север. Так и правил карбасом в штормовом море. Повезло: их выбросило на берег Новой Земли, и они сразу поставили чум. Вскоре утлое жилище накрыло гигантским накатом волны, и всю ночь, до рассвета, четверо путешественников стояли на ногах, держась друг за друга, накинув на себя одежду, которую удалось вытащить из воды. В буквальном смысле они выстояли до утра и, только когда случайно обнаружили множество зверя, поняли, осознали, что могут ещё остаться в живых!

На всём огромном архипелаге тогда бытовали всего несколько «самоедских» семейств. По паспорту Илья Константинович, наречённый по рождению Тыко (Олешек), явился на свет 12 февраля 1886 года. Дети ненцев взрослели быстро. Уже в восемь лет мальчики ходили в добытчиках, а добытчиком нельзя стать без умения выживать в дикой природе. Уроки её Тыко Вылко постигал каждый день. Первый отцовский подарок – охотничий лук с тетивой из оленьей жилы. Первый верный друг – охотничий и ездовой пёс Нохо. Первого белого медведя (годовалого медвежонка) Тыко добыл в малолетстве вместе с четвероногим товарищем. Несколько часов затем он волок на себе тушу, обессилел и решил заночевать прямо в снегу. И здесь учился у природы: свернулся в клубок, как Нохо. Только ноги свои ему нечем было прикрыть. Чтоб не поморозить, взял собаку, положил на ноги – она их согревала до утра…

Первый раз Тыко оказался на краю гибели, будучи подростком. На птичьих базарах он собирал яйца кайры. Рискованное занятие – ползать по выступам скал. И однажды он сорвался. Уцелел чудом, и тот урок падения с высоты, видно, не до конца усвоил. Позже, уже в ранней молодости, охотился на чаек в прибрежных скалах, прыгнул, чтобы подобрать подранка, но поскользнулся и покатился по крутому склону… Об этом случае уже в старости Вылко вспоминал: «Катился, катился, никакого уступа нет, зацепиться не за что. Ну, думаю, жив не буду, отец собак найдёт – узнает. Почти до моря докатился, вспомнил: у меня кинжал есть! Выхватил кинжал и изо всей силы ударил в откос. Почти до черенка вогнал. Остановился. Осмотрелся и медленно, ползком-ползком, наверх. Потихоньку выбрался, радостным домой поехал».

Обыденно звучит его рассказ о встрече со смертью: покатился по склону – вспомнил про кинжал – ударил – остановился – домой поехал. За всей этой прозой – житейское бесстрашие, воспитанное годами. Что это, как не природное мужество, без которого в Арктике делать нечего – пропадёшь?!

На рубеже прошлых столетий Новая Земля принимала и других поселенцев. Однако она никогда не была к ним гостеприимна. Поселенцев, кстати, было немного, и далеко не все из них выживали. Иным, как в случае с монахами-миссионерами, не помогала и духовная крепь. Жизнь на островах требовала ещё и невероятного физического упорства. Та же Белушка чуть ли не век бытовала в тихом распорядке промыслового становища. Люди в нём учились долгому ожиданию, привыкали к одиночеству, и тоскливая размеренность буден их не раздражала. Не считались и с большими расстояниями – не было героизмом пройти от становища к становищу, даже полярной ночью, вёрст сто или двести, и только лишь для того, чтобы позаимствовать какой-нибудь припас или же просто обменяться новостью. Так же и с отсчётом времени – пережидать несколько суток непогодь в дороге – обычное дело. Паруса на горизонте – редкость. Рейсовый пароход на Большую землю – раз или два в навигацию. Снабженческий завоз тогда же…

В 1981 году режиссёр Аркадий Кордон по сценарию Аркадия Филатова и Юрия Казакова снял художественный фильм о Тыко Вылке. Картина называлась «Великий самоед». Зрители встретили её очень сдержанно, критики признали – явлением в нашем кинематографе она не стала. Одни видели причину неудачи в том, что роли ненцев достались… казахским актёрам, которые, по определению, не могли ничего знать о бытовании на Новой Земле. Другие, на мой взгляд, справедливо упрекали режиссёра в том, что, увлёкшись полярной экзотикой, он упустил главное – борьбу человека с арктической природой – беспощадную борьбу на выживание почти каждый день. Но и без отчаяния! Илья Константинович Вылко так и говорил: новоземелец, мужчина не имеет права предаваться отчаянию.

Один из экспонатов небольшого местного музея в Белушьей Губе – обыкновенный, деревянный стул. Этот предмет служебной мебели, как утверждают, из кабинета председателя островного Совета Ильи Константиновича Вылки. Загадка, как он простецкий, местами изрядно потёртый уцелел до наших дней. Стоит стул сегодня почти в центре зала, но его не сразу заметишь в обилии прочих экспонатов – отчётных наград и подарков к юбилеям полигона. Это «внештатный смотритель» директор ДОФа Дмитрий Сергеевич Головко обратил моё внимание:

– Вряд ли на нём приходилось доводилось долго засиживаться неугомонному Илье Константиновичу…

И то правда. Кабинетная или чиновная работа – назовите, как угодно – тяготила его, как может тяготить она человека от природы живущего, работящего и странствующего.

Трудная жизнь на островах, почти невыносимая зимой. Холод, ветры, льды и снежные заносы. В чумах большого огня не разведёшь – темно, сырость постоянная, дым, чад, грязь. Изнуряющему промыслу далеко не всегда сопутствовала удача. Это значит, выпадало и голодать. И цинга подстерегала тогда же.

Илью Константиновича часто одолевали и другие, житейские хлопоты, ведь жил он не только своей семьёй – тянул на себе ещё и своих родственников. Была сердечная забота и о соплеменниках. За всё время его работы председателем островного Совета лишь раз, в 1937-м Вылко отправился на материк «по личному делу» – поправить здоровье в Кисловодском санатории Наркомзема. Все остальные поездки – служебные командировки, в Москву, Нарьян-Мар, но чаще в Архангельск. А вернувшись на острова, Илья Константинович впрягался в привычные и новые заботы. Считал обязательным объехать все становища архипелага. Путь этот на собачьих упряжках и в карбасах в общей сложности составлял более тысячи километров. Останавливаясь в охотничьих зимовьях, он обязательно интересовался: больше или меньше стало птиц, нерп, тюленей и песцов? Наведывались ли к берегам ошкуи – белые медведи, моржи и белухи, расспрашивал добытчиков, как сложился сезон, исправны ли карбаса, в достатке ли у них снастей и припасов? Ответы записывал в походную тетрадку карандашом, позже, уже дома обводил буквы чернилами – чтоб не стёрлись, сохранились.

Он мечтал переселить всех ненцев из традиционных чумов в крепкие поморские избы. Жилые постройки, амбары, склады на промысловых участках тоже видел бревенчатыми – чтобы дольше сохраняли драгоценное тепло и держали удары боры.

К слову, жил «президент Новой Земли» без каких-либо привилегий. Уже в современном посёлке местный краевед сначала привёл меня на место, где стоял дом Тыко Вылко, потом протянул старую фотографию жилища:

– Было в нём три комнаты и кухня с печкой – обычный рубленный дом, как у большинства поселенцев. Но обратите внимание – соседние по окна в сугробах, а к этому широкая тропа натоптана…

– И в самом деле так…

– А знаете почему? – мой провожатый всхохотнул. – Приём граждан «президентом» вёлся круглосуточно – один ходок сменял другого, дверь в дом не закрывалась. Так мне рассказывали…

И всё же жестокий мир островов Тыко Вылко – первый признанный живописец, если не всех арктических народов, то ненецкого – точно, видел по-своему – прекрасным! Когда он впервые ощутил потребность выразить, передать свои чувства в изображении, никто уж не скажет, а вот «рисовать самостоятельно», по выражению самого Ильи Константиновича, он начал в 1904 году. О том рассказывал так: «Уходил в горы и думал: как красиво на бумагу перевести всё это. Но бумаги почти не было, не было и карандашей, а о красках и мечты в голову не приходили».

Говорят, цветные карандаши ему подарили русские путешественники одной из экспедиций, а первые краски и альбом ссыльный Михаил Юрьевич Гольдштейн – он сумел разглядеть дарование в ненецком юноше. С той поры всякую свободную минуту, а такие выпадали очень редко, и если, конечно, оказывались под рукой бумага и карандаш, Тыко Вылко рисовал, поначалу исключительно по наитию. Виды и сюжеты ему подсказывала жизнь. Ледники на вершинах гор и снега в распадках, вздыбленные торосы и ровно лежащий припай, тундра, разительно меняющая своё обличье и цвет, живое море со штрихами пенных барашков, угрюмые осенние скалы прибрежья с весёлым по весне птичьим царством.

Изображения животных, тем более человека, давались ему много труднее, но и они присутствуют – обычно в сценах традиционной охоты на зверя или рыбалки. Тыко Вылко не перегружал свои работы деталями, полукочевой быт ненцев, становища, фактории представлял скромно: чумы или домики, нарты, собачья упряжка, просмолённый карбас, очень редко и в отдалении – одинокий парусник, а в последние годы – пароход…

И в каждой картине главенствовали мир и покой!

Первыми наставниками Вылко считают русского художника Александра Алексеевича Борисова и фольклориста-сказочника Степана Григорьевича Писахова, который, как известно, тоже являлся мастером живописи. И Борисов, и Писахов с небольшой разницей во времени бывали на Новой Земле, оба встречались с Вылкой, оба доброжелательно отнеслись к тяге молодого ненца к рисованию. Они же первыми дали ему советы и подсказки. Этого оказалось достаточно, чтобы Вылко понял, насколько разным видением окружающего мира они обладают и отчего столь непохожи одна на другую работы настоящих профессионалов.

Картины Тыко Вылко наполнены чистотой, по детски бесхитростны, а их названия лишены поэтического образа – строги и конкретны: «Море», «Ледник», «Северное сияние», «Птичий базар» и так далее… Столь же просты подписи под этюдами, которые поименованы по месту их написания: «Мыс Дровяное», «Река Нехватова», «Незнаемый залив», «Белушья губа»… К слову, пейзажей Белушьей губы у Вылко более всего. Если не ошибаюсь, лишь трижды он обращается к фамилиям: «Стоянка Русанова», «Русанов в Крестовой губе» и «Последний путь Седова».

Как Илья Константинович сам относился к своему творчеству, вернее – как его оценивал? Его размышлений о том читать не приходилось. Да и вряд ли в кругу каждодневных трудов и тяжёлых забот он позволил бы пуститься в пространную «философию». Ему устраивали персональные выставки – любой художник почитает их за шаг к признанию – и таких экспозиций у Ильи Константиновича несколько. Однако проницательный Вылко, жадно и всегда с благодарностью принимавший науку от учителей, был лишён творческого тщеславия. Искусствоведческие термины звучали для него слишком мудрёно, споры с живописцами были ему чужды. Он жил, как настоящий свободный художник – писал то, что хотел.

Одно время Илья Константинович пытался наследовать своё умение ненецким ребятишкам – преподавал рисование в новоземельской школе. Учил их правильно вести линии, делать ровным штрих, блюсти пропорции и, конечно, самому главному правилу, ясно и глубоко им осознанному – не может человек творить без Любви. Эту истину он не уставал повторять маленьким ученикам в своём простом изложении: «Рисовать надо то, что знаете, любите…»

Он ведь и сам рисовал то, что знал и любил, и столь своеобразно, что давал искусствоведам богатую пищу для споров. Одни называли его работы примитивными, даже детскими, другие, напротив, сравнивали их с картинами художников ранних эпох. Иные вообще находили сходство с творениями великого Нико Пиросмани, поскольку усматривали то же стремление раскрыть суть и чувства окружающего мира простым, но образным языком. И тоже ведь были критики, говорившие о том, что цветовой спектр или даже цветовая гамма, которой пользовался Вылко, совершенно немыслима для восприятия обывателями на материке. Так в том-то и дело, что в Арктике она от природы иная, нежели на Большой земле. Здесь всё иное – и вода, и суша, а в особенности – небо. По высказываниям искусствоведов, у Вылки оно «иногда открытое глубокое, порой градуированное в тончайшей колористической гамме, порой нарядное, фееричное, оно всегда огромно и прозрачно, оно всегда содержит как бы эмоциональный ключ к постижению целого».

Полярный архипелаг на десятилетия стал полигоном для испытания оружия колоссальной разрушительной силы. «Президент Новой Земли» Тыко (Илья Константинович) Вылко покинул острова последним из ненцев, как и полагается капитану обречённого корабля. Помнится, в девяностых, на волне «перестроечных», во многом дилетантских настроений, предвзятой ревизии, критике подвергались многие начинания советского времени. Были споры и на тему целесообразности полигона на Новой Земле. Массовое переселение её жителей на материк представляли едва ли не организованной трагедией для ненецкого этноса. Звучали упрёки и в адрес Ильи Константиновича, мол, как представитель местной власти, он не мог стоять в стороне…

Он и не стоял. Кто и как объяснял Илье Константиновичу про атомное оружие, неизвестно, но он привык доверять людям, понимающим в науке больше, чем он. Из черновика выступления Вылко на праздничном митинге (хранится теперь как документ): «Война нам не нужна, долой оружие, атомное, водородное, мир во всём мире!». Но это в праздники, а в будни убеждал соплеменников иными, очень простыми словами: не всем же быть промысловиками, нашей молодёжи надо овладеть другими профессиями, учиться. И главное – мы же не на чужбину едем, а возвращаемся к своим корням, на родину предков… Сознавал ли Илья Константинович все последствия передачи Новой Земли под ядерные испытания? Вряд ли. Если даже учёные, лучшие умы не могли предвидеть всех последствий буйства чудовищной энергии, с которой имели дело, мог ли знать о них Вылко?

Как и всем уезжающим с островов, Илье Константиновичу предложили жильё на материке. Он поселился в Архангельске, на улице Вологодской. Дом с комфортным по тем временам бытом – несколько комнат, в одной из них – мастерская художника. Была и отдельная кухня, и кладовая, и ванная была, а в ней – душ, который Вылко называл «дождичком»…

Но сердцем Тыко Вылко тосковал о покинутой Новой Земле. Последние годы жизни пытался писать о своих знаменитых новоземельских соплеменниках – охотниках и мореходах, стал собирать ненецкие предания, песни и сказки, несколько сказок сочинил сам, говорил, что хотел бы перевести на родной язык Пушкина и Лермонтова. И по-прежнему работал над картинами. Только теперь дорогие ему море, скалы, тундру, озёра и небеса изображал уже не с натуры, а по памяти…

Говорят, одно время во дворе его дома на Вологодской жили… северные олени. Их привезли из тундры знакомые ненцы. Горожане ходили смотреть на них, как на почти сказочное диво. Но, в конце-то концов, зачем в Архангельске олени?

 

4

Самой старой постройкой в Белушьей Губе до последнего времени являлась церковь Святителя Николая Чудотворца. Её здание десятилетиями являлось самым приметным строением на берегу Белушьей губы. Не случайно оно запечатлено на большинстве старых фотографий становища и посёлка. В нём же изначально располагалась приходская школа. Она не была первой на архипелаге. В 1888-м губернатор князь Н.Д. Голицын привёз в Малые Кармакулы деревянную церковь, причём вместе с иконостасом, утварью и колоколами. Тогда же церковь была освящена, и тогда же отец Иона уничтожил несколько ненецких идолов, которые олицетворяли богов-покровителей охоты. Прибавилось тогда на Новой Земле и священников – Николо-Корельский монастырь с разрешения Святого Синода основал в Малых Кармакулах крохотный монашеский скит. Просуществовал он недолго – не только православный человек, но и его вера приживалась на островах не сразу.

Сруб церкви-школы привезли в Белушку на палубе рейсового парохода весной 1912-го. На судне прибыла и артель от подрядчика по фамилии И.А. Башлыков, числом двадцать человек. Им поручалось поставить здание, сделать его внутреннюю отделку и устроить иконостас столярной работы.

На постройку собирались пожертвования. Среди радетелей – Ново-Афонское подворье, Его Преосвященство Нафанаил Епископ Архангельский и Холмогорский, Училищный совет Архангельской губернии (напомню, новое строение изначально задумывалось не просто храмом для богослужений, но ещё и начальной школой для местного населения). Но более всего из жертвователей отличилась вдова великолуцкого купца некая А.Д. Шашкова. Она внесла пай в 5 тысяч рублей – по тем временам сумму очень значительную.

Церковь-школу решили ставить на ближайшей к урезу бухты галечной террасе. Сруб размером 6 на 12 саженей, двойной тёс. Внутри: церковь с алтарём, а за капитальной стеной: учебный класс, две комнаты для священника, кухня, прихожая, две кладовки и даже маленькая комнатка для аптеки. Высота потолка в помещениях – 5 аршин. Стены с войлочным утеплителем, большие окна в три рамы. Снаружи стены здания покрасили охрой. Правда, сделали это уже на следующий год, когда артельщики завершили строительство.

А вот освящали церковь осенью того же года торжественно. Специально из Малых Кармакул на собачьих упряжках прибыли иеромонах Никольского скита отец Михаил, а с ним несколько ненцев. Церемония проходила при стечении всего населения. На память об этом событии глава каждой семьи получил в дар по Библии, а остальные – по книге духовно-нравственного воспитания. Книги были пожертвованы архангельским предпринимателем С.И. Коржавиным. Школьная библиотека насчитывала 356 книг, не только учебников, но и книг для внеклассного чтения, в достатке имелись письменные принадлежности, учебные пособия, картины из Ветхого и Нового Заветов, глобус, географические карты арифметический ящик, счёты, компас, весы…

В 1912-м в становище проживали 19 мужчин и 20 женщин, а детей школьного возраста насчитывалось 10 человек. Все дети пошли учиться. Чудом сохранились имена всех первых учеников школы, которой руководил священник Иоанн Ковров: Анна Немчинова, Ирина Вылко, Параскева Логей, Иоаким Пырерко, Пётр Логей, Дарья Логей, Елена Вылко, Иона Вылко, Юлия Ледкова, Николай Логей. Результаты первого учебного года: уроков Закона Божиего проведено 310, по церковному пению – 102, по церковно-славянской грамоте для маленьких – 133, по русскому языку – 310 уроков, по арифметике – 288, по чистописанию – 132 урока…

Я стоял перед ветхими стенами церкви с отодранной кое-где дощатой обшивкой, разглядывал пустые окна, что небрежно заколочены досками, слышал, как жалобно погромыхивают на ветру рваные куски кровельной жести, и первая мысль: а ведь свежий сруб этой церкви-школы мог видеть Георгий Седов со своими спутниками…

Под вечер 23 августа 1912 года «Святой мученик Фока» явился на рейд Белушьей губы. В Баренцевом море экспедицию Седова изрядно потрепал шторм, и путешественники решили укрыться от него в бухте. Недолго, правда, они простояли, поправляя такелаж – уже полднем следующих суток отправились дальше, на север, однако не видеть церковь-школу на берегу они никак не могли.

Шестью днями раньше другой русский смельчак – Владимир Александрович Русанов с товарищами тоже покинул Новую Землю. Из бухты Поморской он направился в Карское море, а, по сути, в безвестность, и делал это неожиданно и дерзко, чем оставил современникам и потомкам повод по-разному толковать свой поступок.

Георгий Седов и Владимир Русанов для истории Новой Земли фигуры знаковые, острова же для них явились и профессиональной школой, и суровой стороной, где испытали, закалили они свой характер, и, так уж сложилось, последней обитаемой сушей в жизни обоих исследователей стали новоземельские берега.

Седов до Новой Земли Арктики не знал. Его предки с Полтавщины, а сам он сын азовского бедняка усердным трудом выбился в капитаны торгового флота, затем в офицеры военного. Александр Иванович Варнек позвал его в экспедицию на Вайгач, когда Седову исполнилось двадцать пять. Ещё через год в Архангельске Георгий Яковлевич встретился с американцем Энтони Фиала, который собирался одолеть путь к Северному полюсу. Ему это не удалось. Как иногда случается, неудача одного останавливает, а другого лишь подбадривает. Стремление первым покорить полюс родилось у Седова как раз тогда. Но был затем и вынужденный перерыв, когда пришлось заниматься и гидрографией Дальнего Востока, и Каспия. В Сибирь, в Арктику Седов вернулся в 1909-м – Лена, Колыма. Через год – Новая Земля, Крестовая губа…

Георгий Седов в представлениях обывателя традиционно связывается с попыткой покорения Северного полюса. Его предшествующие гидрографические работы, в том числе и по Новой Земле, так выходит, задвинуты в тень. Серъёзная ошибка! Седов многое открыл на Вайгаче, в 1910-м дотошно описал Крестовую губу. Даже свою вынужденную зимовку 1912 года у Новой Земли он использовал для масштабных исследований: полярной ночью провёл мензульную съёмку Панкратьевского полуострова, определил астрономический пункт на мысе Литке, впервые нанёс на карту Южные Крестовые острова, пешим порядком и на санях обогнул мыс Желания. По весне 1913 года ещё две его группы (В.Ю. Визе и М.А. Павлова) впервые пересекли Новую Землю по 77-й широте, изучили местные хребты и ледники, описали сорок километров Карских берегов. В 1956 году картографы случайно обнаружили в фондах Гидрографического управления ранее неизвестные документы Седова по рукописной описи северо-западной части Новой Земли, а также его маршрутной съёмки и астрономических наблюдений. По заключению специалистов, уже только эти работы с лихвой оправдывали все расходы на снаряжение «Святого мученика Фоки». Не случайно именем Седова на Новой Земле названы заливы – в Баренцевом и Карском море, небольшой островок и бухта у Вайгача. Кстати, остальные топонимы: архипелаг, ещё одна бухта, два мыса, ледник, подводные пик и долина, рейд, подводная долина оказались разбросаны по другим районам Ледовитого океана и Антарктиды.

Владимир Александрович Русанов – уроженец Орла, выпускник духовной семинарии, затем вольнослушатель Киевского университета. Казалось бы, судьба не вела его в Арктику, но нежданно повернула: увлечение идеями социал-демократии, участие в запрещённых организациях, арест, ссылка и… книга Нансена «Среди льдов и во мраке ночи», которую он прочёл в тюрьме. И, между прочим, первые свои исследовательские работы по Северу Русанов написал в ссылках. Потом был перерыв – четыре года учёбы и защита диссертации в Сорбонне и возвращение, уже в Архангельск. Отсюда начинается самый известный период в деятельности Владимира Александровича – арктический.

Русанов предпринял пять экспедиций на Новую Землю. 1907 год: изучал возможность судоходства в проливе Маточкин Шар. 1908 год: из Белушьей губы совершил пеший переход на восточный берег Новой Земли, изучал ледники, вёл археологические раскопки. 1909 год: в Малых Кармакулах вёл геологические изыскания, совершил дальние топографические переходы на собачьих упряжках и карбасе вдоль берегов архипелага. 1910 год: на «Дмитрии Солунском» обогнул мыс Желания и вернулся в Маточкин Шар со стороны Карского моря. 1911 год: на лодке «Полярная» с научными наблюдениями обогнул Южный остров архипелага.

Владимир Русанов по праву считается крупнейшим исследователем Новой Земли начала ХХ века. Имя его на Новой Земле носят бухта (залив) и полуостров, а также гора, долина и пик.

По итогам всех и каждой из экспедиции Владимир Александрович публиковал труды, и между строк их можно прочесть: им овладела мысль о преодолении морского пути вдоль побережья Ледовитого океана. Воплощать эту свою тайную затею Русанов взялся сразу после Шпицбергенской угольной экспедиции, но направил «Геркулеса» опять-таки сначала к Новой Земле. Мнения и оценки на сей счёт бытуют разные, звучат, в том числе, и высказывания, мол, предпринятое Русановым плавание на гафельной шхуне водоизмещением всего в 64 тонны являлось, если не авантюрой, то уж точно – самоуправством. Известно, наконец, что и Фритьоф Нансен идею Владимира Александровича не поддержал, а впоследствии сожалел о том, что не убедил смельчаков с «Геркулеса»…

О последних экспедициях Седова и Русанова много спорили в прошлом, спорят сегодня и, верно, ещё долго будут спорить. Насколько основательно готовили они свои походы? В какой мере учитывали опыт предшественников и достаточно ли скопили своего? А была ли готова на тот час разнородная, разобщённая Россия? Нет, не кричать «ура» патриотическим идеям полярников, а воплотить их? В конечном счёте, чего оказалось больше: безрассудства, наивной увлечённости или же отчаянной отваги, столь присущей русскому человеку? Бесспорно одно: очень многое в устремлениях Седова и Русанова замешано не только на познаниях науки, но и на характерах, эмоциях. А может, пали они жертвами собственной гордыни? Разве исключено? Загадка не для праздного обывательского ума.

У Георгия Яковлевича честолюбие, вне сомнений, имелось – он, к слову, ни от кого и не скрывал, что вознамерился прийти на Северный полюс, опередив самого Руала Амундсена. Выходит – игра амбиций?! Владимир Александрович нарушил министерскую инструкцию и самовольно отправился в опасное плавание на «Геркулесе». На это его решение, говорят, повлияли газетные сообщения о подготовке сквозного похода по арктическим морям Георгия Брусилова на «Святой Анне», а Русанов хотел его опередить! И правда, Владимир Александрович обладал независимым нравом, здоровым честолюбием, был смел. Так чем не версия?

Столетием назад не было краше места на всём обжитом пространстве Новой Земли, чем этот храм Святителя Николая на берегу Белушьей губы. Возвышался он над сирыми и невзрачными постройками становища. И сиял новизной. И вселял надежду. И крепил дух. И радовал. И утешал. Здесь же, у церковного крыльца, на звоннице – пять колоколов – чтобы время от времени плыли над островами перезвоны…

Уж давным-давно ничего этого нет. Нет уж некогда святых стен, есть место, где они стояли, осаждённые скопищами хлама. Землица, какой бы ни была, близ церкви на Руси обязательно благоустраивалась – даже скромный садик или же простецкий скверик должен был символизировать уголок райского сада. В тундре, понятно, такое невозможно, но хотя бы ржавый металл и мусор вблизи можно было бы и не множить.

Арктика – жестокая страна, и потому всегда и в любом уголке её мысли о Божьем промысле и помощи уместны. «О, пастырь добрый, учитель и наставник наш, Святитель Николай!» – испрашивали милости и удачи, пришедшие на Новую Землю. И молились в час бед и опасностей – «Твоё заступничество на помощь призываем…» И, возможно, в тот вечер 23 августа 1912-го, завидев его с палубы «Святого Фоки», осенил себя крестным знамением Георгий Седов: «О, Святитель Христов Николай, по морю плавающих управитель…»

Евгений »» 14.04.2019, 18:03

Категория: 2019, № 2, Арктика – наш дом, Избранные статьи